Готовое эссе на тему «Самый большой казус дурака»
В «Критике чистого разума» Кант говорит, что глупость есть неспособность пользоваться своим умом. Многознание уму не научает, и есть множество ученых, все достоинство которых заключается в обширной памяти. Между тем как это достоинство заключается именно в рассудке (способности суждения). Глупость и есть недостаток рассудка. Кант не одинок в такой оценке: это общее положение для всей философии Нового времени и Просвещения – как для Декарта (аргумент о сумасшедших) и Локка (аргумент об идиотах), так для Руссо и Гердера.Позже Ницше, а затем Фуко и Деррида показали, что глупость заключается не столько в отсутствии рассудка, сколько в его неэффективном использовании. Она есть не только недостаток, но и переизбыток ума, т.е. применение рассудка за пределами разумности, там, где для этого нет возможности или необходимости. Дурак – тот, кто стремится быть умным всегда и везде; среди животных дураков нет. Глупость поэтому есть неправильное, неуместное или неэффективное использование рассудка. С этой точки зрения она есть не столько отрицание ума, сколько его обратная сторона, его тень, его продолжение.
И в той, и в другой версии глупость есть субъективная способность индивида. Однако действительно ли глупость относится к интеллекту, являясь его недостатком или его переизбытком? Не сами ли мы говорим: «…попал в глупую ситуацию», «поступил не по-умному…», «…глупо выглядел…», «…поставил себя в ложное положение…»? Как будто глупость не есть мера ума человека, а характеристика его бытия. Не является ли глупость не столько индивидуальной и субъективной, сколько социальной и объективной характеристикой самого человеческого бытия?
Казус дурака заключается в онтологическом разрыве между субъективным пониманием и объективностью поступка, между нашим здесьбытием и объективным смыслом самой ситуации. Типология глупости и определяется типами этого онтологического разрыва.
Самая простая форма глупости заключается именно в недостатке интеллектуальной способности при совершении обычных человеческих дел. Кант связывает глупость не просто с недостатком способности суждения, но с неспособностью благодаря этому к совершению обычной повседневной деятельности. «Глупым называют прежде всего того, кто непригоден к делу, так как он не обладает способностью суждения».
Дурак вроде бы делает все, как делают люди, но не так и не тогда, когда это нужно. Такая простая глупость заключается в том, что поступки дурака совершаются с умом, но они совершенно не соответствуют обстоятельствам дела. Поврежденность разума при этом заключается или в несоответствии намерений с результатами дел – намерения лучше их исполнения (плач на свадьбе), или в несоответствии самих дел с ситуацией – результаты хуже самих дел (пляска на похоронах). Это глупость от неумения соотносить цели и средства, обстоятельства (ситуацию) и свои намерения. Иначе говоря, она связана с когнитивными ошибками разума, и потому может быть названа также инструментальной глупостью.
Такая глупость есть просто временный или разовый «сбой» разума. Но такую глупость необходимо отличать от ошибки, связанной с обманом, который есть намеренное введение в заблуждение. Когнитивных ошибок много, и этот сбой простой глупости обычно выглядит комично, а именно поэтому вызывает веселый смех. Смешно, когда мы попадаем впросак от собственной торопливости или промедления, суеверия или невнимательности. Смешны сами наши ошибки, смешны мы сами, ошибающиеся. Смешно становится от собственной глупости, и смешно обижаться на это.
Можно выделить следующие подвиды простой глупости – «дурачок», «круглый дурак» и «дурак набитый». «Дурачком» обычно называют того, кто совершает глупости по простому недомыслию или поспешности. Уменьшительно-ласкательное обращение, как обращение к детям, не достигшим интеллектуальной зрелости, говорит о снисхождении к нему окружающих: человек сам себя поставил в смешное положение. «Не подумал…», «не хотел, но сделал…», «не учел все обстоятельства до конца…» Субъект был способен к разумению, но не проявил внимания и разумения и благодаря этому совершил ошибку. При этом эта ошибка не имеет серьезных последствий для окружающих; ущерб от глупости здесь относится только к самому субъекту. Он вел себя как ребенок, а потому такое и обращение к нему. Детское обращение к «дурачку» имеет обратную сторону: возможность оценить свое интеллектуальное превосходство. Поскольку такая оценка поступка визави дарит радость превосходства, постольку она и сопровождается веселым смехом и снисходительным обращением.
Совсем иная ситуация, когда глупец в своих действиях руководствуется упорством. Здесь его глупость «задевает» окружающих. Кант пишет: «Того, чья глупость оскорбительна, называют дураком». Оскорбление здесь заключается в пренебрежении к окружающим вообще, неучитывании их присутствия, их действий и их реакций на его поведение. Эта ситуация также сопровождается смехом, который, правда, является уже не веселым, а натянутым. Беззаботность, связанная с комизмом ситуации, сменяется напряженным смехом раздражения. Более того, раз за разом повторяющиеся дурацкие действия заставляют на первых порах подозревать интеллектуальную ущербность, которая и характеризуется как «круглая», т.е. совершенная глупость. Признание «круглой глупости» визави примиряет с ним, хотя и не порождает того снисходительного превосходства, которое возникает в общении с «дурачком».
Разновидностью «круглого» дурака является «дурак набитый», когда глупость поведения сочетается с апломбом, высокомерием и необоснованной уверенностью в своем превосходстве над окружающими – в том числе и интеллектуальном. Кант говорит об этом так: «Высокомерный человек – дурак, ибо прежде всего глупо ожидать от других, чтобы они в сравнении со мной ставили себя ни во что… Но это имеет своим последствием лишь высмеивание». «Набитый дурак» смешон; он похож на надувшегося индюка, гордого своими мнимыми достоинствами. «Вообще глупый человек усматривает в вещах, а дурак – в самом себе больше ценности, чем следовало бы, если бы он был разумным». Глупость «набитого дурака» в том, что он слишком серьезно относится к своей персоне. От этого спасает только ирония (самоирония).
Однако чем дальше продолжаются эти повторяющиеся «глупые» действия (поступки), тем более возрастает сомнение в отсутствии простой глупости и растет подозрение в скрытых причинах такого упорства (упрямства). Он – «дурак», потому что ведет себя «непонятно». И эта его непонятность и неспособность окружающих его понять раздражает еще больше. Он не просто «дурак», он – «чудак», поскольку даже житейский опыт (житейская мудрость) его не учит. Он глуп, потому что «ничему не учится». Он не просто «дурак», но «самодур», поскольку его упрямство и есть выражение его собственной дурости. От самодурства ничего спасти не может, кроме осознания дураком своей собственной глупости. Интеллектуальное превосходство над «круглым дураком» не приносит радости. Обычно эта ситуация приводит к его относительной социальной изоляции; с дураками не общаются.
Таким образом, ситуация простой, когнитивной или инструментальной, глупости связана со сбоем работы рассудка (способности суждения). Эта ситуация относительно безобидна, поскольку она наносит вред прежде всего самому субъекту глупости, хотя и не всегда легко переносится окружающими.
«Горе от ума». Социальная глупость: случай барона Мюнхгаузена. В отличие от когнитивной, или инструментальной, глупости, связанной с неумением соотнести цели и средства, этот случай имеет совсем другие основания. Это своеобразный догматизм ума, связанный с попыткой следовать принципам, которые отличаются от сложившихся социальных обстоятельств (Umstand). Речь идет именно о следовании принципам разума, а не о случайном сбое рассудка. Это глупость социального разума. Способность сужденияфункционирует правильно, и субъект хорошо понимает различие между наличными обстоятельствами и требованиями разума, но последние выше и важнее. Это попытка именно следовать уму, а не обстоятельствам.
Легально эта ситуация мало чем отличается от ситуации «круглого дурака», но принципиально – это есть совсем другой случай. Именно это несовпадение условий для реализации намерений и действительности, возможности реализации и необходимости следовать принципам разума выступает как ситуационная характеристика глупости. Поскольку всегда существует отличие самого разума и условий его проявления, постольку разумность и/или глупость самого разума заключаются в уместности его проявления. Глупость поэтому здесь не столько мера интеллекта, сколько мера совпадения его и самой социальной действительности.
Именно с этим мы и имеем дело при столкновении со второй формой глупости: «горе от ума» заключается в ситуации, когда следование разуму неуместно, но невозможно не действовать. Мы можем сознавать глупость своих поступков, но не можем отказаться от их совершения, ибо этого требует от нас разум.
Элементом любой такой ситуации является не только наш разумный субъект, но и иные разумные субъекты. Расчет действия поступка зависит от рефлексии, которая включает в себя понимание ответных действий на этот поступок других разумных субъектов. Результат поступка, в свою очередь, зависит от точности/неточности этой рефлексии. Однако есть еще и свобода воли и самого субъекта действия, и других участников ситуации. И потому даже точность рефлексии не спасает от того, что результирующая поступка может быть иной. В этом случае следование уму не всегда выглядит «умно»; даже если я знаю, как воспримут мой поступок окружающие, я не могу отказаться от его совершения, ибо это будет проявление отказа от собственного разума. Человек, как монада, не может изменить своей природы и меры совершенства, а потому действие всегда равно страданию. В первом случае поступок будет выглядеть как глупость поступка, во втором случае как глупость ума. Это патовая ситуация или ситуация патологии ума.
Наша ситуация фактического существования всегда является границей между умом и глупостью; наше бытие умно и глупо одновременно. Мы умны в инструментальной эффективности, но глупы в социальной жизни; мы умны в социальной жизни, но глупы в нравственном плане, ибо социальное существование не имеет смысла без нравственного оправдания. Мы умны в нравственном вызове, но оказываемся совершенными идиотами в социальной жизни. А потому нужно говорить не только об инструментальной, социальной или нравственной, но и об онтологической глупости.
